Тарасовна:«Дочь да две внучки – всего капиталу»

Мы так увлечены своими проблемами, что не замечаем некоторых казалось бы простых и очевидных вещей, а ведь вот она – жизнь… Нам, родившимся на солнечном курорте или на плодородной и щедрой Кубани, зачастую и неведомо, как живут люди в российской глубинке. Куда полететь в отпуск, на какой день записаться к маникюрше, в каком бутике скидки, как бы удачнее продать-купить… Представляете, эти проблемы для некоторых совершенно неактуальны! Молодежь, давным-давно уехавшая на заработки в город из родных деревень, «из этой дыры», позабыла уже, как живут старики – а ведь о судьбе некоторых бабушек и дедушек книги можно писать! Рассказ нашего корреспондента – как раз о такой женщине из маленькой деревеньки в Кировской области, трудолюбивые руки которой столько дел переделали – не перечесть, не на карман богатой – да все равно богаче многих. Душой.

Уже которое лето подряд выходит на берег пруда баба Шура, для кого – просто Тарасовна, чтобы выпустить на волю карасей, выращенных в чане на огороде.- Рыба – животина неблагодарная, – рассказывает. – Ты ей и хлеба, и крупы, а она бульк в воду, и только круги идут. А всё равно хорошо – вон какие лутошки выросли, в воде как-то живут, дышат. Какого только чуда в природе нет!Прожила в обычной вятской деревне Тарасовна 80 лет, с тех пор, как вышла замуж за местного парня.

Шурка – краса, русая коса

… Весело было на широких полях, привольно. Девки и бабы в клетчатых домотканых юбках, длинные косы, привязанные под фартук, чтобы не мешали, ребячий смех. Не для баловства их матери брали, для помощи. Это сейчас – комбайны и трактора, а раньше бабьи горбы да ребячьи ручонки – вся агротехника.- Шурка-то у Тараса как косит! – дивились старшие.- Ой, да чем взять-то? – усмехались некоторые.

А брать было чем. Хоть шириной плеч девка не отличалась, а в работе кого хошь могла за пояс заткнуть. В семье – вторая по старшинству из пятерых детей, да и отец, фронтовик Тарас Андреевич Вологжанин, хоть и любил чад своих, спуску никому не давал. Мать, Харитонья Селивёрстовна, орёл-баба, войну мужа ждала. Тяжко, когда «всё для фронта, всё для Победы», а за юбку ещё ручонки детские цепляются. Но сдюжили. В трутнях не ходили, с голоду не померли.

Это сейчас работник в 30 – 40 лет «молодой начинающий специалист», и плоха та мать, которая сына до пенсии не докормит, а раньше – 13 лет и ты работник со спросом, как со взрослого. Школа? Ну, это если повезёт. Шурке вот не повезло. Сначала пастушила, как собачонок за стадом бегала, а потом в телятницы пошла. Да её и не спрашивал никто. Надо и надо. А потом на поля отправлять стали с большими. Да уж и не мала была, невестой считалась.

На сенокосе кому сколько лет не спрашивали. Пришла – работай. И не за деньги ведь, за трудодни да проценты. Самую жару в пологах спали, в прохладу косили. Мошкары – не продохнуть. Змеи ещё. Их особо не боялись. Косами рубили. Ну, это если на земле, а если на стоге или омёте? Хоть сама вниз прыгай. Ну, привыкла потом. К ногам, иссечённым травой, исколотым стернёй, тоже привыкла. Да тогда все почти «сапоги» кровавые носили. Обуткам-то откуда взяться? Как-то случай был, смешно рассказывать. Парень на вечёрку пошёл в другую деревню, а чтобы смотреться получше, нашёл какие-то ботинки. Через лес и поля – босиком, а как подходить стал, обулся. И что вот ты думаешь? Малы оказались ботинки-то. Прошёл он из конца в конец улицу, а потом не мог муки терпеть, вышел за деревню да домой.

Вот, про вечёрки. Шурка и тут не поддавалась никому. Петь, плясать – всё умела. Но вела себя скромно, рук распускать никому не давала. Хоть охотники были, да. А чего? Девка справная: не сказать, чтобы уж больно высока, но и не маленькая, не толстая, но и костями не гремела, коса опять же ниже пояса. В общем, как на заказ сработана, и руки откуда надо растут. Этими самыми руками как-то щёголю одному шилом, стыдно сказать, мягкое место проколола. Попортила, так сказать, шкуру, не в обиду будет сказано.

Но без зла была, жила по справедливости. Дома ли, в колхозе – работой сыта. А работы в то время всем хватало, обездоленных, как теперь, не было…

В зимний холод – всякий молод

А если и не молод, всё равно деваться некуда. Кировская область испокон веку лесами непроходимыми славилась. Если кто сюда убегал, то уж и не искали. Да что там! Во времена татаро-монгольского ига вятские мужички 2 раза Сарай, столицу, грабили и жгли. Один раз даже ханский гарем украли, мошенники. Через все засады прошли, но баб не отдали! Пометались татары, позлобствовали, а что взять-то? Леса.И такая силища в этих чащах! Такая темень. Кажется, что и зверю-то там нехорошо да боязно, а девок на лесозаготовки отправляли. Шурку, конечно, стороной не обошли. Говорила она потом:- И всё-то я здоровье в тех ёлках оставила. Зимами целыми работали. Вот едешь ночью, звёзды так и сияют на небе, деревья как хрусталь звенят. А воз тебе накретят – выше роста человеческого. И вот, чтобы лошади полегче было (скотину-то, не как людей, берегли), направишь её по дороге, а сама рядом идёшь. Бывало, по пояс в снегу работать приходилось. В три обхвата сосны валили. И это не теперь – бензопилой махать, там двуручные ножовочки. Вот и ширкаешь туда-сюда. А одежины ведь не было никакой. Всё в лапотцах да портянине. До костей все промерзали. Спасибо старикам, у которых на квартире стояли. Придёшь из лесу, зуб на зуб не попадает, а тебя на горячую печь посадят, лапотиной какой-нибудь укроют – хорошо… Утром встанешь на работу, а уж и лапотцы сухие, таки хрустят. Не одну зиму так вот корячились.Овцеводкой потом ещё работала, – продолжает вспоминать Тарасовна. – И кормили, и поили, и стригли скотину сами. И вот ведь интересно – в мыслях ни у кого не было домой чего-нибудь унести. Голодом сидели, одежду носили – заплата на заплате, зато честные все. За что жизнь свою изжили…А на фермах-то! Там, конечно, всегда тяжело было, и теперь несладко. Сена надо натаскать на всю группу, воды из колодца, подоить вручную, навоз вычистить. Зимой края колодца и вокруг всё обмёрзнет, катается, а ведь с вёдрами идешь, с флягами, не пустая. Не один раз упадёшь, пока всех напоишь, накормишь. И дома ещё скотина есть. Я сначала братьев и сестёр нянчила, родителям помогала. Потом, когда младшие вышли замуж и переженились – их семьям. А сама уж на 28-ом году со своим Николаем сошлась. И прожили мы с ним 45 лет, никуда друг от друга не бывали.

Замуж – не напасть, как бы за мужем не пропасть

Повезло кому, не повезло в семейной жизни, не нам судить. Сначала ничего у молодых не было. Котёнка и того потом только завели. А что до серьёзной скотины, так из долгов не вылезали, а поросёночка сперва, а потом и коровку прикупили. Тяжко, конечно, было. Да ещё подохла она, первая-то корова. Ну, ничего, выправились.

Дом тоже отремонтировали. Старый он был, и крыша бежала. Кается теперь вот Тарасовна. Говорит, что сразу надо было новый строить, потом всё равно пришлось, а то получилось, что впустую животы надсажали. Не, жить легче не стало. Супруг её, Николай, электриком в колхозе работал, потом – на тракторе. Всё говорил: «Меня за труды мои помнить будут». Помнят, ага.

А Шура, теперь уж баба Шура, а когда и Александра Тарасовна, на ферме лямку тянула с утра до вечера. А вечером бежала на болота за ягодой. Бабки её за это не любили: «Опять всё оббегает, все ягоды соберёт!» А это ведь живые деньги, на базаре за стакан боровых ягод дорого давали. Как-то, молодая ещё была Тарасовна, мать её заболела, не могла на работу ходить в колхоз. Да ведь и дома ребята. И дали Харитонье Селивёрстовне штрафу, как самому распоследнему тунеядцу. Так тоже ягодами Шура всё покрыла.

Пока ноги бегали, Шура и в лес, она и на сенокос, она и брёвна таскать. А вот не побежали как-то. Перевернулась телега с мешками с мукой, в которой сидела. Придавило её здорово. В больницу привезли без памяти. Лежала, не вставая, много недель, потом на костыли поставили, потом кое-как снова пошла. Сейчас в деревне уж и не помнит никто этого, да и сама баба Шура нечасто вспоминает, только в непогоду, когда особо болят покалеченные спина и руки.

Шей да пори – не будет пустой поры

Нонеча не то, что давеча. Теперь от всякого наряду полки в магазинах ломятся, а нет-нет, и деньжата кой-какие появляются. В общем, можно так-то приодеться. А когда Тарасовна ещё по вечёркам бегала, портяной костюм особым шиком считался. Девки с собой не брали, потому что одета, вроде, лучше, позориться не хотели. Ну, и парни, конечно, на неё так-то ещё пуще заглядывались. И платок – не последнее дело. Его тогда соседка Шуре давала на вечерок. Когда такой-то дефицит, рукастые девки ой как ценятся! Теперь у Тарасовны целый узел всяких полотенец вышитых, подзоров, покрывало даже, крючком связанное.Приезжали как-то краеведы, сфотографировали всё это богатство. Так и сказали – богатство.

Тарасовна, она вообще молодец. Даже скотину сама режет: поросят, овечек. Брали бы руки, покрупнее бы кого смогла. Да уж мочи нет. Огород сажать начинает, наверно, первая в деревне. Снег ещё не растает путём, лук уж на грядах.- Сдурелась старуха, – смеются которые, а баба Шура улыбается, свои у неё секреты. Смех-то смехом, а за рассадой потом многие идут, не отказывает, даёт.- Нечего про меня писать, – ругается. – Про путних пиши. Чего я – родилась, работала, вышла замуж, овдовела. Дочь да две внучки – всего капиталу. Ты про тех, кто заработал себе чо-нибудь, рассказывай.

Много, конечно, не написано. Как за чужой старухой больше 20 лет ухаживала, чтоб та только дочь маленькую нянчила, как родителей хоронила, как мужа на кладбище провожала. Тарасовна, она ведь строгая так-то. Оно и понятно – сторона староверская, не забалуешь.Много таких Шур, Тань, Мань живут на свете. Войну пережили, детей вырастили, внуков вынянчили. У них особенная красота. Она не вянет с годами, никуда не уходит. И в 8, и в 18, и в 80 остаются они самыми красивыми, самыми добрыми на земле. Врут всё про «русских распустёх», из зависти это. Красотой материнства, труда, красотой простой, наивной, но строгой души – вот чем ещё славится наша земля. И ходят по ней простые русские бабы, высоко неся головы, венчанные пшеничными косами.

Надежда НЕЛЮБИНА, фото автора